Иванов С. П. Штаб армейский, штаб фронтовой. — М.: Воениздат, 1990.

Новый, 1942 год я встретил в пути, пробираясь на полуторке по заснеженным дорогам в Купянск на КП 38-й армии. Перед отъездом я беседовал в Воронеже с вновь назначенным командующим Юго-Западным фронтом Ф. Я. Костенко. Дело в том, что во второй половине декабря произошла реорганизация Юго-Западного направления. В его состав вошли три фронта: восстановленный вновь Брянский (командующий генерал Я. Т. Черевиченко), Южный (генерал Р. Я. Малиновский) и Юго-Западный, командовать которым и было доверено генералу Ф. Я. Костенко. С. К. Тимошенко возглавлял теперь лишь направление, а ранее, как помнит читатель, одновременно с этим он командовал и Юго-Западным фронтом.

Федор Яковлевич — рослый, плотный мужчина с коротко стриженными и на косой пробор расчесанными волосами — сообщил мне, что И. В. Сталин высоко оценил итоги Елецкой операции и все ее непосредственные организаторы так или иначе отмечены по службе. В частности, генерал Городнянский примет самую сильную в составе Юго-Западного фронта 6-ю армию, генерал Москаленко будет его заместителем, Петрушевскому присвоено звание генерал-майора.

— Я занят сейчас всецело делами армий правого крыла фронта — 40-й и 21-й. Они в ближайшие дни поведут наступление на курском и обоянском направлениях,— продолжал Костенко.— Армиям левого крыла — 38-й и 6-й — предстоит взаимодействовать с Южным фронтом, который, видимо, будет наносить глубокий удар в Донбассе.

О 38-й армии Федор Яковлевич отозвался положительно. Мне он сердечно пожелал успехов на новой, более ответственной должности.

Добравшись до цели моего нелегкого путешествия, я довольно быстро разыскал по проводам линий связи одноэтажный аккуратный домик, где размещался командарм — генерал-майор технических войск А. Г. Маслов. Приехал я поздно, но застал его склонившимся над оперативными документами. Из-за стола поднялся высокий сухощавый мужчина лет 50. Выслушав доклад, он крепко пожал мне руку и назвал себя по имени и отчеству — Алексей Гаврилович. Осведомился в свою очередь о том, как зовут меня. Потом, спросив о моей предыдущей службе, сказал: [188]

— Хорошо, что у вас непрерывный, почти полугодовой боевой опыт. Повезло вам и с помощником: начальник оперативного отделения полковник Прихидько — искушенный штабник. Чтобы войти в курс наших армейских дел, времени очень мало. Давайте я сразу вас и познакомлю с обстановкой. Наши правофланговые соседи — армии генералов К. П. Подласа и В. Н. Гордова — сегодня, 1 января, с утра начали наступление на курском и обоянском направлениях. Они содействуют Брянскому фронту, нацеленному на Орел. 6-я армия — левый сосед — будет содействовать Южному фронту в наступлении на юго-запад. А наша, 38-я, оказалась на стыке между двумя операционными направлениями и должна быть готовой, как сказал мне генерал Бодин, помогать и Гордову, и Москаленко, который сейчас, до прибытия Городнянского, исполняет обязанности командующего 6-й армией. Так что ожидают от 38-й многого, а силенок у нас мало. Вот, смотрите сами,— и Алексей Гаврилович положил передо мной сводную ведомость по численности и вооружению армии. Оказалось, что армия насчитывала всего 36 с половиной тысяч бойцов и командиров. На их вооружении состояло 25 тысяч винтовок, 270 орудий, в том числе 135 противотанковых, 24 танка (из них не более 10 исправных), 100 минометов, 790 станковых и ручных пулеметов{100}. Автотранспорта фактически не было, а лошадей имелось 12 тысяч.

— Если бы нам поставили одну конкретную задачу,— говорил командарм,— то была бы возможность маневра и сосредоточения сил на каком-то узком участке, но при нынешней ситуации мы вынуждены растянуть войска в ниточку на 90-километровом фронте. Взгляните,— Маслов указал на карту,— нам противостоят три немецкие пехотные дивизии: 294, 257 и 44-я, еще две находятся в резерве под Харьковом. Все они хорошо укомплектованы, имеют по 10—12 тысяч солдат и офицеров, все средства усиления — артиллерию и танки. К сожалению, более точных данных об этом собрать нам не удалось. Это будет одна из ваших первостепенных задач. Имея перед собой такую группировку при отсутствии конкретной задачи, мы стремимся быть сильными всюду, а это, как вы знаете, невозможно.

Далее Алексей Гаврилович доверительно сказал, что пробудет в 38-й армии, очевидно, недолго, так как подал рапорт о переводе на свою прежнюю должность.

— Надеюсь вернуться в свой родной 9-й мехкорпус, который довелось возглавлять после убытия на Западный фронт Константина Константиновича Рокоссовского.

Опережая события, скажу, что А. Г. Маслов не ошибся — он действительно пробыл у нас недолго, но был назначен не командиром своего прежнего мехкорпуса, а начальником штаба 28-й армии. Однако в дальнейшем он все же добился своего и стал командовать танковым корпусом. И мы с ним встретились, когда он в этом качестве сражался под Сталинградом. Мне трудно оценить, "потянул" или "не потянул" Алексей Гаврилович на должности командарма — работали мы с ним недолго. Но, безусловно, душа его лежала к механизированным войскам и, видимо, как командир танкового корпуса он был более на месте.

Сказав еще, что конкретно во все детали армейской жизни меня введет мой заместитель, командарм приказал своему адъютанту проводить меня в штаб армии.

Н. Я. Прихидько оказался старше меня и по званию, и по возрасту. Он был полковником{101}, и ему уже перевалило за 40. Это был ладно сбитый, среднего роста командир, правда, он слегка сутулился. У него были довольно правильные черты лица, выпуклый лоб и вьющиеся волосы. Особенно привлекали его внимательные, умные карие глаза, смотревшие одновременно испытующе и поощрительно. Прихидько настолько располагал к себе, что, взглянув друг другу в глаза, мы вместо каких-либо официальных приветствий крепко обнялись.

Николай Яковлевич был родом из станицы Чесноковская Краснодарского края. В 1925—1926 годах он участвовал в борьбе с басмачами в Средней Азии. Затем окончил Военную академию химической защиты в Москве.

Мой новый сослуживец развернул тщательно отработанную оперативную карту. На ней была подробно нанесена оперативная обстановка в полосе действий армии и соседей. Николай Яковлевич, водя по карте остро отточенным карандашом, доложил, что оборона армии простирается более чем на 100 километров. Она тянется от Мясоедова до Семеновки через Волчанок и Богородичное. В полосе 38-й — Белгород, Харьков, Балаклея и другие города, превращенные гитлеровцами в мощные опорные пункты. В составе армии всего пять стрелковых дивизий, размещающихся с севера на юг в следующем порядке: 76-я полковника Г. Г. Воронина, 300-я полковника С. П. Меркулова, 47-я полковника В. Г. Чернова, 199-я комбрига Д. В. Аверина и 304-я полковника И. В. Хазова. На каждую дивизию приходилось более 20 километров фронта. Из средств усиления имелись 133-я танковая бригада, 555-й пушечный артиллерийский полк РГК и 764-й противотанковый артполк. При обороне армия справлялась со своими задачами...

— Есть данные,— заключил Николай Яковлевич эту первую, официальную часть своего доклада,— что мы получим пополнение и нам будут поставлены наступательные задачи.

Затем я попросил Прихидько кратко ознакомить меня с наиболее знаменательными событиями боевого пути армии. В одной беседе, конечно, всего он поведать не мог, но в дальнейшем мы постоянно обменивались с ним сведениями: я ему рассказал многое о 13-й армии, а он мне — о 38-й. Эта армия была сформирована в начале августа 1941 года. Ею последовательно командовали такие испытанные военачальники, как генералы Д. И. Рябышев, Н. В. Фекленко и В. В. Цыганов. После сформирования объединение заняло [190] оборону в районе Черкасс и с 8 августа участвовало в Киевской операции, отличившись при обороне Киева и Кременчуга. Под ударами превосходящих сил 1-й танковой группы генерала Клейста, а затем 6-й и 17-й полевых армий 38-я вынуждена была отходить.

Особо памятным для Прихидько были бои за Харьков и прилегающий промышленный район, который стал в октябре главным объектом обороны Юго-Западного фронта в целом и 38-й армии в частности. Тогда Николай Яковлевич выполнял обязанности начальника штаба Харьковского военного округа, а затем — Харьковского гарнизона.

Я был не единственным новым человеком в руководстве 38-й армии. Несколькими днями раньше прибыл член Военного совета бригадный комиссар Н. Г. Кудинов. Он сменил на этом посту Н. К. Попеля, убывшего в 21-ю армию. Попель был, по словам Прихидько, испытанным в боях политическим руководителем. С нескрываемым восхищением отозвался Николай Яковлевич и о генерале В. В. Цыганове, тоже недавно убывшем по болезни в Москву. Он, говорил Прихидько, зарекомендовал себя смелым, умеющим брать на себя ответственность командармом. Возглавляя перед приходом на эту должность кафедру тактики высших соединений в Харьковской военно-хозяйственной академии, Цыганов не раз проводив учения в полосе будущих действий армии, так что прекрасно знал местность и умело использовал ее.

На следующий день, хорошо выспавшись с дороги, я познакомился с другими моими ближайшими соратниками, прежде всего — с начальником отдела связи полковником С. Н. Кокориным. Он трудился неутомимо, со знанием дела, благодаря чему была налажена устойчивая связь с войсками во всей более чем 100-километровой полосе армии и с соседями. Не менее энергичным и, я бы сказал, дотошным был начальник разведотдела полковник Д. П. Пленков, который досконально знал все виды войсковой разведки и умел четко организовать ее. Правой рукой Прихидько был майор С. Д. Акулов — молодой, но широко мыслящий оператор, поражавший всех своей собранностью и трудолюбием. Я кратко побеседовал также с майорами—однофамильцами И. А. и М. Ф. Зайцевыми, П. А. Новичковым, В. С. Скульским, капитанами В. П. Зло-биным, М. И. Трактуевым и другими. Особенно интересным получился разговор с майором П. К. Шматком и капитаном А. Л. Андриановым, поддерживавшими связь с партизанами. В.итоге этих бесед и изучения текущей документации я получил довольно ясное представление о положении войск армии и противнике.

В ближайшие дни я познакомился со всем руководящим составом армии, в частности, с заместителем командарма генерал-майором Г. И. Шерстюком, членами Военного совета бригадными комиссарами Н. Г. Кудиновым и В. М. Лайоком, заместителем командующего по тылу генерал-майором П. Л. Корзуном, командующим артиллерией генерал-майором Д. Е. Глебовым, начальником автобронетанкового отдела генерал-майором С. М. Тимофеевым, командующим ВВС армии генерал-майором А. Е. Златоцветовым, [191] начальником инженерных войск полковником Е. И. Кулиничем, начальником политотдела бригадным комиссаром И. С. Калядиным, редактором армейской газеты батальонным комиссаром С. И. Жуковым. Этих моих коллег постараюсь представить читателю, насколько позволит память, в дальнейшем повествовании.

Как мне рассказали товарищи, перед моим приездом в полосе армии было относительное затишье, когда велись в основном оборонительные действия. Однако здесь, как и в 13-й армии, довольно часто и в эти недели наносились короткие удары по отдельным вражеским объектам силами не более батальона, чтобы не оставлять оккупантов в покое, изматывать их морально и физически. Подразделения скрытно проникали в расположение противника и уничтожали его солдат, офицеров и технику. Большую помощь в этом оказывали партизаны.

Знакомясь с армейскими делами, я услышал и узнал из оперативных сводок, направленных в штаб фронта, немало поучительного. Запомнился, например, рассказ Николая Яковлевича Прихидько о действиях истребительного отряда под командованием старшего лейтенанта А. В. Пунтуса из 300-й стрелковой дивизии. В рождественскую ночь группа партизан во главе с жителем Старого Салтова И. Р. Яковлевым помогла отряду незаметно просочиться через боевые порядки противника и проникнуть в село Хотомля. Бойцы бесшумно сняли вражеских часовых. Затем по сигналу в окна домов, где расположились гитлеровцы, полетели гранаты. Уничтожив почти весь фашистский гарнизон, отряд еще до рассвета возвратился в свое расположение.

Во время этого ночного налета особо отличились старший лейтенант С. И. Струков, старшина В. Г. Ревякин, сержанты А. Н. Гришин, Т. Н. Лысов, ефрейтор И. Г. Васильченко, рядовой М. В. Ефремов.

Столь же дерзко действовал этот отряд и в новогоднюю ночь. Хотя на этот раз гитлеровцы оказали более организованное сопротивление, оно было сломлено, когда одной из контратакующих групп врага путь преградил рядовой Халим Муратов. Его пример увлек остальных. Фашисты были истреблены. До десятка захватчиков уничтожил Муратов, но и сам пал, пронзенный несколькими пулями.

Отважно бился в ту ночь и заместитель политрука красноармеец Андрей Баглик. Обойдя с тыла пулемет противника, боец гранатой уничтожил его расчет. Увидев, что несколько гитлеровцев кинулись в укрытие, Андрей поразил их другой гранатой. В тот момент Баглик и сам был_ранен. Но это не остановило комсомольца. Он тут же вступил в схватку еще с одним фашистом и вновь вышел победителем{102}.

Рассказали мне также, что в той же 300-й дивизии служил 45-летний рядовой Семен Тихонович Опария. Он был из села Шевченково Волчанского района Харьковской области, и родное село [192] ему довелось освобождать в составе своего 1049-го стрелкового полка. Выбивая оккупантов из домов, сараев и погребов, он оказался рядом со своей хатой, подожженной фашистами. Вблизи нее стояли жена и дети. Семен Тихонович увидел их. Сердце сжалось от боли. Он махнул им рукой и опять ринулся на врага. Немало гитлеровцев нашли гибель от его руки. И лишь после боя смог Опария навестить свою семью. За храбрость в бою при освобождении родного села его наградили орденом Красной Звезды{103}.

Мне называли еще десятки фамилий тех, кто проявил доблесть в схватках с противником, В их числе были стрелки Василий и Иван Барабаш, Иван Кочкурин, снайперы Алексей Дыкань и Николай Журавлев, артиллеристы старшие лейтенанты В. Е. Ананьев и М. И. Лабус, сержанты В. М. Кочерга и В. Я. Мальцев. Спасая раненых, бесстрашно действовали на поле боя военфельдшер В. Г. Лазников, медсестры Валя Сушкова, Тоня Шевченко и многие другие.

О боевых делах авиаторов поведал мне командующий ВВС армии генерал А. Е. Златоцветов. Среди летчиков 75-й авиадивизии выделялись мастерством майоры А. И. Буколов и П. А. Глебов, капитаны М. 3. Гребень и Ф. А. Устинов, лейтенанты П. Г. Ведерников, В. Г. Калинин, В. А. Новиков и другие. Они внезапно наносили удары по обнаруженным вражеским батареям, складам боеприпасов, транспортам, боевым машинам.

Начальник разведотдела полковник Д. П. Пленков и начальник политотдела бригадный комиссар И. С. Калядин рассказали о большой помощи со стороны партизан. Движение народных мстителей, охватившее почти все временно оккупированные гитлеровцами области, быстро разрасталось и на Харьковщине. Обстановка сложилась так, что после захвата врагом Харькова в районах к западу от Северского Донца до 20 партизанских отрядов оказались непосредственно у линии фронта. Они действовали по прямым указаниям нашего штаба. Связь с ними осуществляли работники как разведотдела, так и политотдела. Всестороннюю помощь партизанам оказывали руководящие работники республики и области. Так, в Печенежском отряде побывали Председатель Президиума Верховного Совета Украинской ССР М. С. Гречуха и первый секретарь Харьковского обкома партии А. А. Епишев.

В партизанском отряде, возглавляемом Е. И. Никитченко, одной из лучших разведчиц была уроженка села Верхнеберезово Шебекинского района Елена Яковлевна Литвинова. Она несколько раз переходила линию фронта, доставляя нам ценные сведения о противнике. Бесстрашная партизанка погибла от рук фашистских извергов{104}.

Партизаны нередко взаимодействовали с соединениями и частями 38-й армии. К примеру, 76-й стрелковой дивизии активно помогал партизанский отряд имени Н. А. Щорса во главе с бывшим [193] инструктором райкома партии И. А. Шепелевым. Партизанский отряд Старосалтовского района успешно взаимодействовал с частями 300-й стрелковой дивизии. 25 декабря он помог ее батальонам уничтожить штаб фашистской части в Хотомле. В тот день гитлеровцы потеряли там убитыми и ранеными до 260 солдат и офицеров.

Наряду с организацией партизанского движения коммунисты Харьковской области оказывали всестороннюю помощь армии. Это стало главным содержанием деятельности переехавшего в Купянск обкома партии, возглавлявшегося А. А. Епишевым.

Таким образом, моя новая армия была боевая, обстрелянная, крепкими нитями связанная с населением Харьковщины, где ей довелось действовать.

Время моего ознакомления с делами армии, как и предсказывал командарм, оказалось недолгим. В те дни начинался новый этап боевых действий, вылившихся в наступление советских войск на всех фронтах. Сейчас нам совершенно ясно, что проведение такого широкомасштабного комплекса операций было преждевременным. Для этого не хватало сил и средств, как и опыта крупных наступательных операций, не были достаточно полно выявлены возможности Германии{105}

Но хочется хотя бы в какой-то степени раскрыть тогдашнее психологическое состояние советских воинов, чтобы было понятно, почему мы взвалили на себя столь непомерную ношу. Наши сердца терзали горечь потерь, боль из-за того, что мы отдали врагу столько родной земли, где наши близкие подвергались неслыханным мучениям. На карту были поставлены не только их человеческое достоинство, но и сама жизнь. Наши сердца жгла досада: ведь вместо того чтобы бить агрессора на его собственной территории, как предполагалось до войны, мы вынуждены были уйти в глубь своей страны. И вот первая большая победа — разгром захватчиков под Москвой. Мы убедились, что можем опрокинуть противника, заставить его не только обороняться, но подчас и бежать в панике. Нам представлялось, что если мы не ослабим усилий, то враг будет обескровлен. К тому же подспудно нас согревала надежда, что если советские войска будут наступать на противника, то союзники ударят по нему с запада и войну удастся победоносно завершить весьма скоро.

3 января вечером из штаба фронта командарма 38 информировали, что войскам соседней справа армии генерала В.Н. Гордова, начавшим 1 января наступление одновременно с 40 и армией, [194] удалось выйти на шоссе Белгород — Курск и завязать бои за город Обоянь.

Я только что прилег на часок вздремнуть, как адъютант разбудил меня. Генерал Маслов вызывал нас с Прихидько и Пленковым к себе. Оказывается, только что генерал Ф. Я. Костенко передал нам распоряжение главкома во взаимодействии с 21-й армией овладеть через сутки, то есть в ночь на 5 января, Белгородом.

— Свяжитесь немедленно со штабом Гордова,— сказал мне Маслов,— и увяжите вопросы взаимодействия.

Прихидько и Пленкову было приказано подготовить все имеющиеся у нас данные об обороне Белгорода — крупного опорного пункта немцев на нашем крайнем правом фланге, на стыке с 21-й армией.

После нескольких безуспешных попыток я наконец-то соединился с начальником штаба 21-й генералом А. И. Даниловым. На мой вопрос он ответил весьма лаконично:

— Мы целиком поглощены организацией штурма Обояни. Вот возьмем ее — это и будет самой лучшей помощью вам.

Я ответил, что между Обоянью и Белгородом около 70 километров и обстановка в районе Обояни может лишь косвенно влиять на бои за Белгород.

— Кроме того,— добавил я,— главком прямо указал, что нам должна содействовать ваша 226-я стрелковая дивизия.

— Тогда переговорите с нашим командармом,— предложил Данилов.

Разговор с Гордовым получился еще менее удачным. Гордов был крайне резок.

— За частную операцию по захвату Белгорода, как меня проинформировали сверху, отвечает Маслов. Пусть у него и голова болит. Наша 226-я дивизия задействована и нам очень нужна для обеспечения фланга, но мы ее передадим вам, так что слава освободителей Белгорода будет целиком ваша,— с иронией закончил командарм 21.

Я доложил А. Г. Маслову о результатах своих переговоров. Он, подумав, сказал, что надо как можно тщательнее подготовиться к атаке и подтянуть в помощь 76-й дивизии единственную имевшуюся у нас 133-ю танковую бригаду (она располагала не более чем десятком исправных танков). После этого Алексей Гаврилович переговорил с Бодиным и получил от него разрешение несколько оттянуть срок начала удара.

С большим трудом я связался с командиром 226-й стрелковой дивизии генералом А. В. Горбатовым. Это был замечательный человек, совершенно чуждый формализма. Он сказал мне, что, хотя из штаба Гордова пока никаких указаний не получил, постарается частью сил оказать содействие в ударе на Белгород. Вместе с тем Александр Васильевич также высказал мнение, что к подобной операции следовало бы подготовиться более основательно.

Затем мы обсудили план действий, который сводился к тому. что пехота дивизий Воронина и Горбатова скует врага на подступах [195] к Белгороду фронтальными атаками, а в это время 133-я танковая бригада обойдет город с юга и нанесет удар в тыл гитлеровцам.

Весьма озадачил доклад командующего артиллерией генерала Д. Е. Глебова, сообщившего, что основная масса орудий и минометов сосредоточена на противоположном от Белгорода фланге, смежном с 6-й армией, на взаимодействие с которой ориентировал ранее штаб фронта.

— Тем не менее,— сказал он,— все, что можно, сделаем.

Сообщение полковника Пленкова тоже не радовало — Белгород был хорошо укреплен, имел многочисленный гарнизон, вблизи располагались резервы. Всего один день, 4 января, мы в спешке готовились к удару. Главная надежда возлагалась на внезапность и наступательный порыв воинов. Наш комиссар Кудинов и Кулинич выехали в части 76-й и 226-й дивизий. Туда же отправились Прихидько, Акулов и большинство работников штаба. Им предстояло на месте помочь командованию и партполитаппарату мобилизовать все силы на выполнение нелегкой задачи. Начальник автобронетанкового отдела генерал Тимофеев направился в 133-ю танковую бригаду, чтобы вывести ее на исходный рубеж для атаки. Командующий ВВС армии генерал Златоцветов организовывал воздушную разведку и удар ночных бомбардировщиков.

Атаку удалось начать лишь в 10 часов утра, до этого видимость была крайне ограничена. Погода стояла пасмурная, с низкой облачностью, снегопадами и дождями. При поддержке небольшого количества орудий и станковых пулеметов воины дивизий Воронина и Горбатова пошли вперед по раскисшей почве. Их встретил плотный прицельный огонь вражеской артиллерии. Вскоре показались и немецкие танки, а наша 133-я танковая бригада к назначенному сроку не успела выйти на исходный рубеж. Во избежание неоправданных потерь было решено приостановить наступление.

Штаб Юго-Западного направления посчитал, что в неудачном ударе на Белгород повинен генерал Маслов. Он-де замешкался и упустил выгодный момент. Мне же, как непосредственному участнику событий, думается, что решение взять Белгород без надлежащей подготовки, наряду с изложенной выше слишком оптимистической оценкой общей обстановки на советско-германском фронте, объяснялось и особенностями стиля руководства войсками со стороны маршала С. К. Тимошенко. Чего греха таить, были у него моменты, когда память о боевой молодости брала верх над здравым расчетом умудренного опытом военачальника. В гражданскую войну, когда бои шли преимущественно вдоль дорог, при перехвате коммуникаций можно было лихой кавалерийской атакой взять тот или иной крупный населенный пункт. В пору же Великой Отечественной войны условия боевых действий, как известно, резко изменились. В данном же конкретном случае мы не имели практически подвижных войск, чтобы осуществить молниеносный налет на город.

Да и имел ли успех 21-й армии столь серьезное значение, какое ему придало командование Юго-Западного направления? Как [196] мне удалось установить по архивным документам, отнюдь нет. Это эпизодическое достижение играло лишь тактическую роль, и его надлежало всесторонне развить, чтобы придать ему оперативную значимость. Судите сами. Возобновив 1 января наступление с рубежа Ржава Плота, Вихровка, правофланговая 169-я стрелковая дивизия (командир С. М. Рогачевский) с приданной 10-й танковой бригадой за день продвинулась на 10—15 километров. 3 января эти соединения овладели селом Кулига в 4 километрах севернее Обояни и начали обходить город с северо-запада. Одновременно 227-я стрелковая дивизия (командир Г. А. Тер-Гаспарян), действовавшая левее 169-й, блокировала в Нижней Ольшанке гарнизон гитлеровцев и частично выдвинулась на рубеж реки Псел. Один из ее батальонов и перерезал в районе Зорские Дворы шоссейную дорогу Белгород — Обоянь — Курск, но основные силы дивизии, как и остальные соединения 21-й армии, оказались скованными упорным сопротивлением противника на рубеже Прохоровка, Лески, Савинино. Это вынудило 227-ю дивизию, как отмечалось в отчете штаба Юго-Западного фронта, разбросать свои части и замедлить темп продвижения, в результате чего левый фланг 169-й дивизии оказался открытым. Мало того, одновременно обнажился и ее правый фланг: отстали соседние части 40-й армии, имевшие задачу овладеть Курском и натолкнувшиеся, как и мы, на упорное противодействие врага.

Тем не менее 5 и 6 января 169-я стрелковая дивизия продолжала наступать на Обоянь, но сил для овладения городом у нее не хватало, а соседи, скованные контратаками противника, помочь ей не могли. Тогда из резерва фронта была выдвинута 8-я мотострелковая дивизия НКВД. 8 января она вошла в бой, но Обоянь осталась в руках оккупантов. В отчете Юго-Западного фронта так оценивались причины этой неудачи:

Этот документ упрощает картину и сводит все к деталям. В действительности же дело здесь в том, что планировался не разгром определенной группировки врага, а лишь захват города без [197] учета собственных реальных возможностей и сил противника, без всесторонней подготовки операции, организации взаимодействия и т. д.

Еще менее объективна в этом отчете оценка действий нашей армии при попытке овладеть Белгородом:

Эта неаргументированная оценка затем перекочевала в некоторые послевоенные работы, хотя нетрудно было понять, что суть состояла не в медлительности Маслова или поспешности Гордова. Главное заключалось в том, что нарушался принцип последовательного сосредоточения сил: трем армиям, которые по составу едва равнялись стрелковым корпусам без средств усиления, были поставлены задачи одновременно овладеть Курском, Обоянью, Белгородом — и это при существенном превосходстве противника, наличии у него организованной обороны, системы артиллерийского огня и, наконец, при самых неблагоприятных условиях погоды. Успеха можно было добиться лишь, видимо, при умелом маневрировании нашими ограниченными силами и средствами, их последовательном сосредоточении для достижения сначала одной, а затем других оперативных целей.

Этим я, конечно, не хочу сказать, что уже тогда, в январе 1942 года, мы все это так отчетливо понимали. Основным чувством в те дни была неудовлетворенность исходом наступления. Мы надеялись, что нам будут поставлены новые, более реальные задачи и, разумеется, что поступят подкрепления. И эти надежды в какой-то мере оправдывались. 7 января я был вызван на КП Юго-Западного фронта. Здесь в приемной генерала Костенко встретил начальника штаба 6-й армии генерала А. Г. Батюню. Почти двухметрового роста, рыжеватый, нос с горбинкой, Александр Григорьевич говорил с заметным белорусским акцентом. Мы познакомились и довольно оживленно обсудили последние события. Настроение у начальника штаба 6-й армии было приподнятое, так как объединение, будучи самым сильным среди армий фронта, вновь получало довольно щедрое по тому времени пополнение. Генерал Батюня передал мне привет от Кирилла Семеновича Москаленко. Вскоре нас пригласили в кабинет. Здесь кроме командующего и П. И. Бодина находился [198] незнакомый мне генерал-майор. Это был Л. В. Ветошников — начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного направления. Он привез с собой директиву главкома от 6 января.

Леонид Владимирович, стоя у повешенной на стене большой оперативной карты, сообщил нам, что наряду с Болховско-Орловской операцией Брянского фронта, Курской и Обоянской операциями правого фланга нашего фронта (40-я и 21-я армии) готовится Донбасская операция Южного фронта, которому будут содействовать левофланговые армии нашего фронта, то есть 38-я и 6-я.

— Директивой от 29 декабря прошлого года,— продолжал Ветошников,— главнокомандующий Юго-Западным направлением поставил командующему Южным фронтом задачу подготовить операцию с целью разгрома 17-й немецкой армии, группы Шведлера и остатков восстанавливаемого танкового объединения генерала Клейста с последующим выходом на средний Днепр. Замысел этой операции в том, чтобы ударом превосходящих сил с фронта Изюм, Нырково в общем направлении на Павлоград прорваться во фланг и глубокий тыл врага, занимающего Донбасс и район Таганрога, отрезать ему путь отхода на запад и, прижав главную группировку противника к берегам Азовского моря, окружить и уничтожить его во взаимодействии с нашими остальными силами, наступающими с востока.

В операции предстояло участвовать пяти армиям Южного фронта (57, 37, 12, 18 и 56-й). Главная роль отводилась 57-й, поэтому в полосе ее действий и на стыке с 37-й армией для развития успеха приказано было иметь два кавалерийских корпуса трехдивизионного состава с приданными им по одной танковой бригаде. В резерве оставалась 9-я армия. Приказывалось также иметь в резерве за стыком 18-й и 56-й армий одну стрелковую дивизию и кавалерийский корпус трехдивизионного состава.

Далее Леонид Владимирович зачитал директиву по нашему, Юго-Западному фронту. Армиям его левого крыла — 38-й и 6-й — предстояло, нанеся главный удар от Богородичное, Изюм в общем направлении на Красноград в обход Харькова с юга, овладеть районами Харькова и Краснограда и обеспечить операцию войск Южного фронта с северо-запада. Одновременно остальным армиям нашего фронта приказывалось продолжать наступление с целью освобождения районов Курска, Обояни и Белгорода. Кроме того, генерал Ветошников сказал, что, поскольку части 40-й армии успешно продвигаются к Курску, 21-я окружила Обоянь, а ударная группировка 38-й армии наступает на Белгород, целесообразно нанести удар частями правого крыла армии Маслова в общем направлении на Богодухов для взаимодействия с остальными силами 38-й и 6-й армий по освобождению Харькова.

После сообщения Ветошникова слово взял Ф. Я. Костенко.

— Коль скоро директива объявлена,— говорил он,— командование и войска фронта приложат все усилия, чтобы ее выполнить. Но все же должен сказать, что одновременное овладение такими крупными городами, как Курск, Обоянь, Белгород и Харьков,— [199] задача очень трудная, а времени отпущено крайне мало, пополнения поступают пока довольно скупо и лишь в 6-ю армию. Прошу проинформировать об этом маршала Тимошенко.

— Командармов мы вызывать не стали,— продолжал Федор Яковлевич,—дел у них сейчас невпроворот. А что скажут начальники штабов?

Я вынужден был доложить, что боевые действия на белгородском направлении не завершены и нет уверенности, что город удастся взять. Поэтому удар, согласно требованию директивы, из района Белгорода на Богодухов, Харьков, к сожалению, весьма проблематичен.

Александр Григорьевич Батюня высказался более оптимистично, но тоже подчеркнул, что овладеть Харьковским промышленным районом соединениями двух армий — задача более чем сложная. После этого генерал П. И. Бодин сообщил решение командующего Юго-Западным фронтом, составленное в спешном порядке. Вынужденный исходить из того, что к началу общего наступления должны успешно завершиться боевые действия на обоянском и белгородском направлениях, командующий фронтом приказал объединить правофланговые дивизии 38-й армии (76, 226 и 124-ю) в оперативную группу под командованием генерала Руссиянова и нанести ею удар от Белгорода, Волчанска в общем направлении на Дергачи, охватывая район Харькова с севера. Левофланговыми дивизиями 38-й армии (47, 304 и 199-й) наступать от Юрченкова, села Полтавы на Чугуев и Безлюдовку. Рубеж Волчанск, Юрченково прикрывался 300-й стрелковой дивизией.

На участке 6-й армии решено было оставить по одной дивизии на флангах, а четырьмя стрелковыми дивизиями и двумя танковыми бригадами нанести удар с фронта Дудниковка, Купянка в направлении Шевелевка, Алексеевское.

6-му кавалерийскому корпусу генерала Бычковского приказывалось находиться в готовности войти в прорыв на участке Балаклея, Левковка для развития успеха в направлении Алексеевское, станция Власовка.

Согласно плану операции на втором ее этапе 38-я армия силами группы генерала Руссиянова овладевала районом Казачья Лопань, Дергачи, Липцы, а своим центром и левым флангом выходила в район Непокрытое, Запорожье, Чугуев, Змиев, станция Беспаловка; 6-я армия главными силами достигала рубежа Алексеевское, Краснопавловка, а 6-й кавалерийский корпус — района станций Власовка, Лозовая, Тарановка. Генералы Костенко и Бодан проявили гибкость и оговорили в плане, что если до начала общего наступления Белгород не будет освобожден, то группа Руссиянова, выполняя свою основную задачу, оставит против Белгорода заслон.

К исходу третьего этапа войска должны были выйти: 38-я армия группой Руссиянова — на рубеж Богодухов, Люботин, центром и левым флангом — на линию Люботин, станция Власовка; 6-я армия — на рубеж станция Власовка, Красноград, Бузовка; [200] 6-й кавкорпус — в район Диканька, Марьевка, Рублевка с целью создать угрозу гарнизону города Полтавы с севера.

Директивами Юго-Западного направления все перегруппировки войск Южного и Юго-Западного фронтов приказано было закончить 12 января. Но большие снегопады и заносы задержали железнодорожные перевозки. Своевременно не прибыли танки и боеприпасы. Войска не смогли к этому сроку завершить перегруппировку. Поэтому переход в общее наступление был перенесен с 15 на 18 января.

Однако к этому времени обстановка на курском и обоянском направлениях начала развиваться совершенно не так, как предполагалось. 40-я и 21-я армии не только не взяли этих городов, но под ударами врага отошли на исходный рубеж. Поэтому наступление правого крыла нашей армии было отложено, управление оперативной группы генерала Руссиянова передислоцировалось в район Корочи, а 124-я и 226-я стрелковые дивизии были возвращены в 21-ю армию. В итоге и без того весьма скромный состав нашей армии еще более сократился, а правое ее крыло из активного превратилось в пассивное.

Произошли и другие изменения. Чтобы сосредоточить внимание генерала Костенко на курско-обоянском направлении, руководство нашей и 6-й армиями взял на себя главком маршал Тимошенко, создав вспомогательный пункт управления в Сватово. Задача же 40-й и 21-й армий стала гораздо ограниченней. Речь шла теперь не о взятии Курска и Обояни, а просто о наступлении против щигро-яковлевской и прохоровской группировок врага. Однако и эту задачу выполнить им не удалось, так как сил явно не хватало, а противник сумел создать устойчивую оборону.

Прежде чем говорить о Барвенковско-Лозовской операции, в которую вылились приведенные выше планы и расчеты нашего командования, стоит сказать о соотношении сил сторон. По послевоенным данным, Юго-Западный и Южный фронты на 1 января 1942 года насчитывали 868,4 тысячи человек, 3430 орудий и минометов, 187 танков, из них 134 — легких и только 53 — средних и тяжелых. Нам противостояла группа армий "Юг" (командующий фельдмаршал Ф. фон Бок). В группе было 1169 тысяч человек, свыше 9 тысяч орудий и минометов, 240 исправных танков современных для того периода конструкций. Таким образом, преимущество во всех отношениях было у врага, хотя он в то время в основном оборонялся, а мы наступали. На участке же между Артемовском и Таганрогом превосходство вермахта было еще большим. Здесь 16 дивизиям Южного фронта противостояло 26 немецких. Это позволяло гитлеровскому командованию перебрасывать часть своих соединений в места, где назревала опасность. Кроме того, группа армий "Юг" получила в январе 5 дивизий из резерва{108}. Чуть ли не тройной перевес фашистских войск в артиллерии делал их оборону особенно труднопреодолимой. [201] Командование Юго-Западного направления тогда не имело, конечно, столь точных данных о противнике, но понимало, что враг силен, поэтому оно запросило 50 тысяч человек из маршевого пополнения, а также 10 полнокровных стрелковых дивизий, 24 артиллерийских и 25 авиационных полков и 15 танковых бригад{109}. Ставка не смогла удовлетворить эту просьбу, так как накопленные резервы распределялись по всем трем стратегическим направлениям, но предпочтение отдавалось Западному.

Итоги боевых действий в январе на южном крыле советско-германского фронта очень наглядно подтвердили ту истину, что без создания хотя бы минимального превосходства над противником успех маловероятен.

Результативными оказались действия лишь двух армий: свежей 57-й, выдвинутой из резерва, и хорошо пополненной 6-й. 57-я армия, начав наступление 18 января, продвинулась к 22 января на 25 километров и создала условия для ввода в прорыв 5-го кавалерийского корпуса. Конники 24 января овладели важным узлом коммуникаций — Барвенковом, 6-я армия и 6-й кавалерийский корпус к 27 января перерезали железнодорожную линию Харьков — Запорожье и освободили Лозовую.

Наша 38-я наносила вспомогательный удар своим левым флангом с рубежа Новониколаевка вдоль железнодорожной линии Буланцеловка — Чугуев. Две дивизии — 199-я комбрига Д. В. Аверина и 304-я полковника И. В. Хазова — начали наступление также 18 января. Им вначале удалось продвинуться, они подошли к Анновке, хуторам Николаевка и Гавриловка и завязали бой за укрепленный населенный пункт Волохов Яр, стремясь обойти его с севера. Ожесточенные бои продолжались четыре дня. Глубокий снежный покров, заносы на дорогах затрудняли действия до крайности, подвоз боеприпасов автотранспортом стал невозможен. Даже два легких танка, отремонтированные с огромным трудом, тоже застревали в снегу, а большой расход ими горючего заставил вообще отказаться от их использования. 133-я танковая бригада других боевых машин не имела, их прибытия ждали с часу на час, но так и не дождались.

21 января генерала Маслова вызвал по аппарату Бодо от имени маршала Тимошенко генерал Ветошников. Он потребовал ускорить продвижение и овладеть Волоховым Яром. Мы попросили ограничить участок прорыва с севера хутором Кисловка, а с юга разгранлинией с 6-й армией. Однако нам отказали и посоветовали сосредоточить огонь всей артиллерии и танков, а также дивизиона "катюш" на участке прорыва. Но мы имели-то всего 85 стволов артиллерии, танков фактически совсем не было, а дивизион "катюш" располагал боеприпасами только на один залп. Велик был некомплект в людях и вооружении также и в стрелковых частях.

Тем не менее 23 января 47-я дивизия полковника В.Г. Чернова была выведена в исходное положение для наступления в район [202] Богодаровки и Мартовки, а 304-я дивизия заняла рубеж южнее Богодаровки. 24 января мы вновь нанесли удар, использовав почти все оставшиеся у нас боеприпасы.

Враг укрепил все населенные пункты, хорошо развил систему артиллерийского и минометного огня, был щедро снабжен боеприпасами. Наши воины проявили большое мужество, но решающего успеха добиться не смогли, хотя и приковали к себе значительные силы противника, чем облегчили положение 6-й армии.

Стоит отметить, что в ходе Барвенково-Лозовской операции войска б-й и 57-й армий сделали довольно глубокую вмятину в обороне группы армий "Юг", но горловина этой вмятины оказалась весьма узкой, ограниченной мощными опорными пунктами немцев в Балаклее на севере и Славянске на юге. Задача состояла в том, чтобы расширить эту горловину, улучшить оперативное положение войск в барвенковском выступе, ибо он сулил возможность развития успеха как на харьковском, так и на донбасском направлениях. При сохранении же такой тесной горловины мешок легко мог быть "завязан" противником и две наши армии оказались бы в ловушке.

Вызволить их можно было бы лишь ударом извне, для чего потребовались бы крупные подвижные силы и авиация.

Итак, удар на Славянок было приказано нанести 57-й и 9-й армиями Южного фронта, а на Балаклею — нашей и 6-й армиями Юго-Западного фронта.

30 января мы получили новую директиву главкома Юго-Западного направления. По ней нам передавались из 6-й армии 253-я стрелковая дивизия полковника Александра Андреевича Неборака и еще небольшие подкрепления. В этом документе перед нами и смежными правофланговыми дивизиями 6-й армии ставилась задача разгромить врага в районах Волохов Яр, Яковенково, Балаклея. Директива строго регламентировала наши действия. Так, главный удар предписывалось нанести в полосе от южной окраины Волохова Яра до высоты с отметкой 84,5, то есть на фронте 9 километров, силами трех дивизий (304, 47 и 253-й). При этом на километр фронта мы могли сосредоточить менее 400 штыков и 10 орудий. Кроме того, удар приходился по сильно укрепленному рубежу. Мы вынуждены были сузить полосу главного удара, направив его в промежуток между Волоховым Яром и соседним, несколько менее укрепленным пунктом Борщево. Но и в этом случае мы могли сосредоточить на участке прорыва всего до 13 орудий на километр фронта.

Были предприняты две настойчивые попытки наступать: 1 и 11 февраля. Вторая попытка принесла лишь небольшой тактический успех — было захвачено несколько дзотов, уничтожены их гарнизоны, оттеснены вражеские танки. Скромных успехов добилась и 6-я армия. В связи с этим по нашему предложению дальнейшее наступление было отменено. Штаб, однако, работал с большим напряжением, ибо, кроме всего прочего, нам стоило немалых трудов обосновать перед главкомом свою точку зрения. [203] 20 февраля от нас убыл А. Г. Маслов. В командование армией временно вступил Г. И. Шерстюк. Он накопил немалый боевой опыт. 45-я стрелковая дивизия, которой он командовал до ноября 1941 года, проявила себя как образцовое соединение с первых же дней войны. Маршал И. X. Баграмян, вспоминая те дни, писал:

Гавриил Игнатьевич Шерстюк очень располагал к себе. Он умел без нажима мобилизовать любой воинский коллектив на выполнение самого сложного и ответственного задания. Никогда не забуду, как весь он, до рыжеватой щетинки на бритой голове, светился доброжелательностью, разъясняя наилучший путь решения той или иной трудной задачи. Генерал Шерстюк мало бывал на КП. Максимум времени он проводил в войсках, помогая командирам дивизий готовить свои части к новым боям, ибо был уверен, что вскоре мы вновь получим приказ на наступление. И не ошибся. Накануне Дня Красной Армии нас с ним вызвали в Сватово. Я, откровенно говоря, думал, что получу крепкий нагоняй за отправленный мною накануне отчет по предыдущей операции, где говорилось о том, в чем, по моему и полковника Прихидько мнению, крылись причины неудачи. Там в выводах было прямо сказано:

Однако я был приятно удивлен тем, что принял нас сам маршал Тимошенко и при этом весьма благожелательно. Начал он с моего отчета, самокритично признав, что директива в столь категорической форме была составлена по его настоянию, поэтому-де ответственность за неуспех ложится прежде всего на него самого. Далее он сказал, что пора начать готовиться к летней кампании, а для этого необходимо освободить Харьков. Но прежде всего нужно захватить и укрепить плацдарм на западном берегу Северского Донца, в районе Старого Салтова. Я попросил разрешения задать вопрос, на что Семен Константинович ответил:

— Знаю, о чем спросишь — о силах и средствах. На сей раз 38-я будешь именинницей. Поскольку все попытки Гордова прорвать укрепления немцев на обоянском направлении оказались тщетными, решено в полосе 21-й армии перейти к обороне. Вот, почитайте,— [204] и он пододвинул нам с Шерстюком проект боевого распоряжения 21-й армии, в котором указывалось:

Итак, 38-й армии дополнительно передавались пять стрелковых дивизий, три артиллерийских полка и танковая бригада. На сей раз Гавриил Игнатьевич не удержался и сказал:

— Товарищ главком, но ведь дивизии Гордова такие же ослабленные, как и наши.

— Перед наступлением,— заверил Тимошенко,— каждая дивизия получит не менее 500 человек маршевого пополнения, в том числе лыжников, а также оружие и боеприпасы.

После этого Семен Константинович сказал, что разъяснения по плану наступления даст начальник штаба направления генерал Баграмян.

Иван Христофорович подчеркнул, что штаб направления постарался извлечь уроки из неудавшейся февральской операции в двух отношениях: во-первых, в необходимости усиления армии, во-вторых, в переносе полосы наступления прямо в лоб Харьковскому оборонительному району.

— Разведка выявила неожиданное обстоятельство,— продолжал он.— Оказывается, Харьков с фронта прикрыт слабее, чем с ближних флангов, ибо там мы неоднократно наносили удары. Видимо, командование 6-й немецкой армии не ждет фронтального удара. Поэтому мы переносим полосу наступления на юг в отличие от февральского наступления.

Далее И. X. Баграмян изложил общие цели операции, которая должна была состоять из двух этапов: первый — форсирование Северского Донца и овладение плацдармом; второй — удар на Харьков совместно с 6-й армией.

— Мы не будем связывать вашу инициативу, спланируйте операцию сами. Проект доложите в последних числах февраля,— сказал, вставая из-за стола, маршал Тимошенко. [205] Вернувшись в Купянск, я собрал руководящий состав штаба армии и кратко разъяснил задачу. Затем заслушали майора С. Д. Акулова, ведавшего агентурной разведкой, а также операторов П. К. Шматка и А. Л. Андрианова, поддерживавших связь с партизанами. Они сообщили данные о противнике. Главная полоса его обороны проходила по западному берегу Северского Донца по рубежу Огурцово, Старица, Рубежное, Верхний Салтов, Печенеги и далее на юг до Балаклеи. Здесь закрепились части из трех пехотных дивизий (297, 44 и 294-й), в резерве находилась 3-я танковая дивизия. В Харькове дислоцировались части артиллерии большой мощности. Вражеская оборона состояла из взводных опорных пунктов, представлявших собой достаточно прочные узлы сопротивления. Они оборудовались в наиболее капитальных постройках поселков, сел и деревень, имели свои секторы обстрела и систему наблюдательных пунктов, с которыми, как и с ротными и батальонными командными пунктами, поддерживалась телефонная и радиосвязь. Взводные узлы сопротивления имели не только крупнокалиберные станковые пулеметы, но и минометы, противотанковые орудия. В секторах обстрела были заблаговременно пристреляны рубежи для сосредоточения огня, в том числе косоприцельного, флангового и перекрестного. Опорные пункты вне поселков, сел и деревень были редки из-за суровых условий зимы. Они располагались на высотах, опушках леса, перекрестках дорог. В них были вырыты окопы полного профиля, укрытия для личного состава. Опорные пункты прикрывались проволочными заграждениями и минными полями. Возможно, подумалось мне, Баграмян прав и у командующего 6-й полевой армией противника генерал-полковника танковых войск Паулюса здесь, в центре, оборона слабее, чем на флангах, но все же она достаточно крепкая.

Горячее обсуждение вызвал вопрос о направлении и ширине полосы главного удара. В конечном итоге пришли к выводу о целесообразности нанести главный удар на правом фланге на 12-километровом участке в направлении Огурцово, Рубежное, Старый Салтов четырьмя стрелковыми дивизиями — 1-й гвардейской, которой командовал И. Н. Руссиянов, 227-й (Г. А. Тер-Гаспарян), 226-й (А. В. Горбатов), 124-й (А. К. Берестов). На третий день наступления они должны были достигнуть рубежа Терновая, Непокрытое, Песчаное, Большая Бабка. Относительно широкая полоса была выбрана с тем, чтобы боем прощупать слабые места в обороне врага. Туда, где наметится наибольший успех, мы предполагали ввести обещанную нам 10-ю танковую бригаду и свой резерв — 81-ю стрелковую дивизию. Вспомогательный удар решили нанести южнее, между опорными пунктами Пятницкая и Печенепи, силами 300-й стрелковой дивизии. В обоих случаях предстояло форсирование Северского Донца.

Дальнейшую задачу, рассчитанную на последующие шесть дней, мы могли сформулировать лишь в общих чертах. Она состояла в том, чтобы, повернув на юго-запад и разгромив противника, выйти на линию Веселое, река Роганка, Змиев. Там нам предстояло соединиться [206] с продвигающимися навстречу частями 6-й армии, которые наносили удар на Лиман, Шелудьковка, и совместно с ними замкнуть кольцо вокруг вражеской группировки в районе Чугуева и Балаклеи.

В штабе мы подготовили предложения по плану действий. Их рассмотрели генерал Г. И. Шерстюк и бригадный комиссар Н. Г. Кудинов. Они одобрили наши соображения.

Со всеми документами я направился в Сватово. Здесь С. К. Тимошенко и И. X. Баграмян внесли свои коррективы: они рекомендовали еще более расширить участок прорыва, доведя его до 22 километров. Мне сообщили также, что сосредоточение 10-й танковой бригады и 81-й стрелковой дивизии запаздывает. Эти соединения прибудут уже в ходе операции и смогут принять участие лишь на завершающем ее этапе. Вводимые на правом фланге, они должны были взаимодействовать с частями генерала Городнянского при окружении балаклеевско-змиевской группировки гитлеровцев.

В целом в штабе направления нашими наметками остались довольны. Иван Христофорович сказал, что, положив их в основу, он в ближайшие дни разработает проект директивы. И действительно, 27 февраля мы ее получили и сразу же приступили к подготовке операции.

Нам предстояло познакомиться с новыми дивизиями, перешедшими в 38-ю из 21-й армии, поставить им задачи, сориентировать в обстановке. Сложность состояла в том, что эти соединения ранее действовали гораздо севернее и не имели данных о противостоящем враге. Кроме того, маршал Тимошенко приказал передовыми отрядами дивизий первого эшелона овладеть рядом опорных пунктов на восточном берегу Северского Донца, чтобы улучшить исходное положение для наступления. Мы с И. X. Баграмяном дипломатично возражали ему в том смысле, что это насторожит немецкое командование и внезапности последующего удара достигнуть не удастся. Однако Семен Константинович заметил, что он учитывает эти минусы, но они будут перекрыты тем, что войска начнут действия с более выгодных рубежей, да и огневая система гитлеровцев раскроется.

Это требование маршала доставило нам много хлопот. Силами вновь прибывающих в 38-ю армию дивизий выполнить его было невозможно — это раскрыло бы их появление в полосе объединения. Поэтому пришлось взвалить данную задачу на 300-ю дивизию полковника С. П. Меркулова, растянутую почти на 50-километровом участке — от Волчанска до Базалеевки. В ночь на 4 марта ее передовые отряды атаковали противника в опорных пунктах Красный, Задонецкие хутора, Задонец, Петровское. Воины проявили максимум самоотверженности, но силы оказались слишком неравными. К тому же артиллерийская поддержка была минимальной, так как приходилось экономить боеприпасы. В итоге, нанеся врагу потери и выявив его огневую систему, отряды отошли в исходное положение.

Одновременно мы готовились обеспечить бесперебойное управление войсками в предстоящем наступлении. Для этого в Петропавловке [207] спешно оборудовался вспомогательный пункт управления, где хорошо потрудились связисты и инженеры. Утром 5 марта сюда выехала группа работников штаба во главе с майором С. Д. Акуловым. Она имела задачу готовить вывод правофланговых дивизий в исходное положение, а затем помочь обеспечить их взаимодействие. Параллельно в Верхней Писаревке с теми же целями готовился еще один, но поменьше, ВПУ для левофланговых дивизий ударной группы. Туда тоже отрядили нескольких работников штаба. И наконец, два оператора выехали на КП комбрига Д. В. Аверина, в 199-ю дивизию. Там следовало помочь обеспечить сначала упорную оборону, а затем и наступление на нашем левом фланге, в котором участвовала также 304-я дивизия полковника И. В. Хазова.

Особенность предстоящих наступательных действий состояла в том, что их приходилось начинать с форсирования Северского Донца, ширина которого достигала у нас 80—120 метров. Правда, река была покрыта льдом, но гарантии, что он выдержит артиллерию и особенно танки, не имелось. Поэтому мы должны были ориентироваться на захват двух мостов, расположенных на расстоянии 7 километров друг от друга — около сел Рубежное, Верхний и Старый Салтов. У врага же были превосходные условия для обороны. Например, Верхний Салтов вытянулся по западному берегу Северского Донца более чем на 2,5 километра, и многие его основательные постройки противник превратил в дзоты. За селом находилась возвышенность, где был оборудован наблюдательный пункт, имевший телефонную связь с наиболее крупными очагами сопротивления. Район Старого Салтова враг укрепил еще сильнее. А именно тут мы надеялись ввести в сражение танковую бригаду — она могла преодолеть реку по мостам и двигаться по имевшимся дорогам. По снежной целине боевые машины шли бы слишком медленно.

На этом участке должны были наступать 227-я и 226-я стрелковые дивизии полковника Геворка Андреевича Тер-Гаспаряна и генерала Александра Васильевича Горбатова. 227-я наносила удар на Рубежное и далее на Непокрытое, а 226-я — через Верхний Салтов на Песчаное с целью обхода Старого Салтова с севера и запада. Правее изготавливалась атаковать с юго-западных окраин Волчанска на Старицу, Избитское и далее на Терновую 1-я гвардейская дивизия моего старого знакомого генерала И. Н. Руссиянова. Правда, она запаздывала с сосредоточением. 124-я дивизия получила приказ обойти с севера обширный лесной массив между Хотомлей и Чугуевом, тоже ударить на Старый Салтов и далее — на Большую Бабку. О задачах наших старых дивизий я уже упоминал выше.

5 марта, когда завершались приготовления, прибыл новый командарм генерал К. С. Москаленко. Признаться, я опасался, что он не одобрит какие-либо наши решения и придется в большой спешке многое делать заново. Однако он посоветовал:

— Действуйте так, как спланировали, я войду в курс дела сам. С директивой я знаком. В ней, на мой взгляд, имеется один [208] существенный изъян — темпы наступления низкие, мы не успеем еще прорвать оборону врага на всю глубину, как он начнет подводить резервы. Я докладывал об этом главкому, но он сказал, что 10-я танковая бригада пока только получает боевые машины. Это означает, что мы введем ее в бой не ранее третьего-четвертого дня наступления.

Новый командарм был недоволен также мерами маскировки при перегруппировке дивизий из 21-й армии. Они действительно были недостаточными, так как, с одной стороны, у нас не хватало для этого средств, а с другой — не удалось избежать очевидных упущений: мы не смогли наладить комендантскую службу, были случаи переброски войск и материалов в дневное время, кое-где артиллеристы начинали пристрелку сразу же по прибытии в исходное положение.

Но Кирилл Семенович был объективен. Он похвалил нас за безупречную организацию связи, оперативность и точность в постановке задач соединениям, качественное оформление всей оперативной документации.

Погода эти дни, по обычным представлениям, была скверная: шел густой колючий снег, временами налетал порывистый северный ветер. Мы же были довольны, надеясь, что пурга ослепит врага, поможет нашим войскам скрытно преодолеть реку и внезапно ворваться в оборону противника. Имелись, конечно, и свои минусы: тяжело было передвигаться, затруднялись действия артиллеристов, исключалась поддержка авиации.

6 марта, когда войска под прикрытием снежной завесы стали занимать исходное положение, прибыла основная масса пополнения, всего 1341 человек. По 500 с лишним бойцов мы направили в 1-ю гвардейскую и в 226-ю дивизии, остальных — в 227-ю. Особую радость доставили нам 300 лыжников, которых определили в дивизию А. В. Горбатова, так как у Руссиянова лыжники были. Забот у направленных в соединения работников штаба прибавилось. Теперь, выводя части на исходные рубежи, они на марше вливали в них пополнение. Политработники знакомились с воинами, распределяли коммунистов и комсомольцев так, чтобы в каждое отделение обязательно попадал хотя бы один из них. Все же некомплект в частях оставался до 60 процентов.

Наконец забрезжил рассвет 7 марта. В 9.00 началась артиллерийская подготовка. Стреляли в основном по ранее засеченным целям.

Я находился на ВПУ в Петропавловке, когда поступили данные о том, что пехота пошла в атаку. Противник встретил ее сильным, но, к счастью, неприцельным из-за плохой погоды огнем. Северский Донец преодолели повсеместно. Воины на заранее подготовленных полозьях или лыжах везли орудия, минометы, станковые пулеметы. Правый берег был крутым и довольно высоким, огонь врага стал более действенным, но выручали нередкие здесь овраги и балки.

Первой позицией удалось овладеть в начальный, самый трудный день наступления. [209] ..Оперативности и подвижности нового командарма можно было позавидовать. Он побывал почти во всех дивизиях. Вернулся усталый, возбужденный и недовольный: не взяли ни одного населенного пункта. По его мнению, командиры соединений и частей проявляли излишнюю осторожность, к тому же наступление началось неодновременно, так как не все полки и батальоны вышли на исходные рубежи в назначенный им срок.

— Это правильно,— согласился генерал Шерстюк, также вернувшийся из войск.— Ведь 1-я гвардейская дивизия лишь приняла участие в артподготовке, а не наступала. Это дало возможность противнику сманеврировать, поэтому так трудно было действовать Тер-Гаспаряну и Горбатову.

Кирилл Семенович сказал также, что для некоторых дивизий исходное положение следовало бы наметить за Северским Донцом, поскольку начертание немецкого переднего края не всюду соответствовало конфигурации русла реки. С этим генерал Шерстюк не согласился, возразив, что все пространство между первой позицией врага и берегом простреливалось еще более плотно, чем русло, поэтому войска, выходившие в исходное положение походным порядком, понесли бы большие неоправданные потери. Кирилл Семенович остался, однако, при своем мнении.

То обстоятельство, что Северский Донец был форсирован, а местами его западный берег оказался свободным от врага, позволяло совершить маневр, хотя и весьма ограниченный.

В те дни я познакомился с генералом Александром Васильевичем Горбатовым, командиром 226-й стрелковой дивизии. Это был замечательный по военной одаренности, своеобычности, оригинальности тактического мышления военачальник. Его непоколебимая честность, прямота суждений, смелость и боевая предприимчивость сделались впоследствии легендарными.

Горбатов был высоким, стройным, безукоризненно сложенным человеком. Особенно привлекало в нем то, что лицом и осанкой он был похож в какой-то мере на своего великого тезку — А. В. Суворова. Во всяком случае, когда я встречался с ним, у меня всегда ненароком возникала эта мысль.

Дивизия А. В. Горбатова появилась у нас 4 марта, а через три дня началось наступление. За это короткое время Александр Васильевич успел досконально изучить противостоявшего врага.

Результат, которого добилась 226-я дивизия в первый день наступления, был ничуть не хуже, чем у соседей. Но если все они оценили форсирование Северского Донца как успех, то Александр Васильевич в 18 часов доложил, что его дивизия наступает безуспешно. Вспыльчивый командарм довольно резко выговорил ему свое неудовольствие, однако внимательно выслушал его предложения. Затем Москаленко приказал мне побывать ночью у Горбатова и Тер-Гаспаряна, чтобы более тесно увязать взаимодействие их соединений и внести необходимые коррективы в план на следующий день. [210] Вот тогда-то я впервые и увидел Александра Васильевича и сразу же проникся к нему уважением. Особенно поражали его голубые глаза, из которых так и лучилась народная сметка. На нем были новые генеральская шинель и папаха, видно впервые полученные, хотя по моим представлениям той поры это был уже очень немолодой человек{113}. Мне стало как-то неловко за командарма, который недавно довольно резко говорил с этим умудренным опытом военачальником, и я постарался, насколько смог, сгладить возникшую неприятность.

Александр Васильевич прямо мне сказал, что попытка взять в лоб Верхний Салтов чревата неоправданными потерями.

— Ведь противник занимает очень выгодное положение, имея на участке в два с половиной километра в каждой из ста пятидесяти хат своих стрелков, автоматчиков и пулеметчиков. Мы вынуждены будем подставить себя под их огонь,— убежденно проговорил комдив 226-й и предложил совместными усилиями с соединением Тер-Гаспаряна овладеть прежде всего Рубежным.

— Оттуда,— продолжал Горбатов,— Тер-Гаспарян будет наступать в первоначально указанном ему направлении, а мы — на юг, во фланг и тыл врагу, занимающему Верхний Салтов. В этом случае мы наверняка встретим огонь не из ста пятидесяти, а лишь из нескольких крайних хат. Овладев же Верхним Салтовом, без лишних потерь поможем левому соседу взять Старый Салтов,

Вместе с Александром Васильевичем мы проехали на КП Г. А. Тер-Гаспаряна, который внешне был полной противоположностью Горбатову: очень подвижный брюнет, говоривший громко и темпераментно с заметным кавказским акцентом. Без труда мы пришли к согласию о перегруппировке войск в течение следующего дня — 8 марта. Я обрадовал своих собеседников, сообщив, что 9 марта, закончив сосредоточение, нанесет удар и 1-я гвардейская дивизия, так что Рубежное будет обойдено и с севера.

— Очень не хватает нам танков,— посетовал Геворк Андреевич.

Я сказал, что нам обещана 10-я танковая бригада, но пока она получает технику.

— А вы попросите генерала Тамручи{114},— посоветовал Тер-Гаспарян.— Пусть он для начала пошлет хотя бы один батальон из этой бригады.

Как меня обрадовало это сообщение! Ведь я продолжал думать, что мой бывший наставник по-прежнему в заключении или даже погиб.

Немного позже, как только представилась возможность, я последовал совету Тер-Гаспаряна. Наш телефонный разговор с главным танкистом направления был очень душевным. В результате [211] 9 марта одна танковая рота бригады подошла к нам, а через сутки появился и командир бригады полковник В. А. Бунтман, доложивший о сосредоточении соединения на восточном берегу Северского Донца.

А тогда, в ночь на 8 марта, я тут же, на КП Тер-Гаспаряна, написал боевое распоряжение. Суть его состояла в том, что 226-я и 227-я дивизии совместно овладевают Рубежным, а потом, взаимодействуя с 1-й гвардейской стрелковой дивизией и танкистами Бунтмана, обходят Старый Салтов и наносят удар по его гарнизону с севера и запада. С юга же через Большую Бабку, как и было указано в первоначальном приказе, этот мощный опорный пункт обходит, а затем атакует 124-я стрелковая дивизия.

9 марта 226-я и 227-я дивизии нанесли совместный удар на Рубежное. Первоначальный их успех был малообнадеживающим: они заняли всего 15 домов. Кирилл Семенович был крайне расстроен и стал выговаривать мне за то, что я согласился во всем с Горбатовым. Он даже послал Александру Васильевичу две записки довольно резкого содержания. Эта нервозность К. С. Москаленко объяснялась, видимо, тем, что он только что вступил в должность командарма и конечно же не хотел начинать на новом поприще с неудачи. Однако к полудню 10 марта в наших руках была уже большая часть Рубежного, включая церковь, которую враг превратил в особенно опасный узел сопротивления.

Делу помогли два обстоятельства. Во-первых, подошла танковая рота, во-вторых, противник подвергся удару дивизии И. Н. Руссиянова. Теперь все эти силы могли начать подготовку к овладению Старым Салтовом.

7 марта через Северский Донец переправился первый эшелон 1-й гвардейской стрелковой дивизии — 7-й гвардейский стрелковый полк подполковника В. А. Когана. Продвинувшись лесом, он в тот же день внезапным ударом овладел Варваровкой, расположенной в 4—5 километрах к северо-западу от Рубежного. Вслед за тем генерал И. Н. Руссиянов ввел в бой свой второй эшелон — 16-й гвардейский стрелковый полк майора 3. С. Багдасарова. В последующем гвардейцы значительно расширили плацдарм, продвинувшись на 6— 8 километров к северо-западу от реки. В итоге появилась возможность атаковать Рубежное с севера и юга. Вместе с тем стрелковые части могли сейчас обеспечить оба фланга заканчивавшей сосредоточение 10-й танковой бригады полковника В. А. Бунтмана.

Надо сказать, что передовая рота танкистов хорошо помогла пехоте уже в боях за Рубежное. Особо отличился командир этой роты старший лейтенант Ф. А. Гоков, чья тридцатьчетверка была головной. Огнем и гусеницами своей боевой машины он уничтожил задерживавшие продвижение пехоты 2 вражеских дзота, 3 станковых пулемета, миномет и 75-миллиметровое орудие{115}. Столь же решительно, отважно действовали и другие танкисты. Так, экипаж [212] младшего лейтенанта Я. Е. Могилы уничтожил десятки гитлеровцев и несколько орудий{116}.

Совместным ударом стрелковые части Горбатова и Тер-Гаспаряна, взаимодействуя с танкистами, выбили врага из Рубежного. Тем самым они увеличили в глубину плацдарм на правом берегу реки и теперь могли обойти Старый Салтов с севера. Но предварительно, 11 марта, дивизия А. В. Горбатова овладела сильно укрепленным Верхним Салтовом, а также селом Петровское.

Настойчиво преодолевала сопротивление противника и 124-я стрелковая дивизия полковника А. К. Берестова. Она действовала к югу от Старого Салтова и наступала через село Молодовое на Большую Бабку. В первый день, форсировав реку, передовой отряд соединения был встречен контратакой превосходящих сил фашистов и окружен. Но вскоре переправился второй эшелон дивизии — 622-й стрелковый полк подполковника Ю. Ю. Кокоря. Гитлеровцы контратаковали и кокоревцев, но те сумели дать отпор и вызволили окруженных товарищей. Сначала при поддержке артиллерии в Молодовое проникла рота автоматчиков лейтенанта А. И. Понина. Затем противника атаковал с другого направления батальон 781-го полка во главе со старшим лейтенантом А. Н. Велижалиным. В итоге этих ожесточенных боев наши воины не только выручили передовой отряд дивизии, но и зажали в клещи, а затем разгромили немецкий 514-й полк, захватили его штаб, знамя и много трофеев.

Так Старый Салтов был обойден с трех сторон. Кирилл Семенович выехал в войска и с присущей ему энергией организовал взаимодействие соединений во время штурма Старого Салтова. Он воочию увидел, как слаженно и дерзко сражались 226-я дивизия и танкисты бригады Бунтмана. Среди особо отличившихся снова были танкисты старшего лейтенанта Ф. А. Гокова и младшего лейтенанта Я. Е. Могилы. Ф. А. Гоков удостоился звания Героя Советского Союза, а Я. Е. Могила — ордена Ленина.

Продолжая тесное взаимодействие с танкистами, стрелковые дивизии вышли ко второй оборонительной полосе врага, тянувшейся по реке Большая Бабка, Вскоре они прорвали эту полосу, сокрушив до десятка опорных пунктов, а том числе расположенных в Федоровке, Октябрьском, Песчаном, Драгуновке. 226-я дивизия, поддерживаемая танковым батальоном 10-й бригады, своим продвижением оказывала существенную помощь соседям. 14 марта она овладела деревнями Червона Роганка, Сороковка, хутором Приволье, совхозом имени К. Г. Стеценко и, что особенно важно, перехватила шоссе Чугуев — Харьков, правда, сначала одним батальоном, оказавшись местами впереди соседей на 30 и даже 50 километров.

Все это не на шутку встревожило командование 6-й армии противника. 14 марта в полдень Паулюс бросил пехотные части, снятые с пассивных участков фронта, в ожесточенную контратаку [213] из района села Непокрытое. Она щедро поддерживалась танками и авиацией 4-го воздушного флота. Завязались упорные бои. Сдержать напор врага помогли артиллеристы. Первыми открыли счет уничтоженных фашистских танков расчеты Н. К. Механова, Г. Мустакова, М. Д. Орлова, С. Ф. Сударова. Не отставали и другие батарейцы. В эти же дни впервые в нашей армии вступили в схватку с гитлеровцами роты противотанковых ружей. Они зарекомендовали себя надежной силой. Попытка отбросить наши войска уже во время первой контратаки стоила противнику десятка танков и нескольких сот убитых солдат и офицеров.

В последующие дни вражеские контратаки повторялись с нарастающим ожесточением. С большим трудом удавалось локализовать их, используя все, что можно было взять с других участков. Выручала нас и авиация, которая активизировала свои действия в связи с улучшением погоды. Так, семерка капитана Б. Н. Еремина из 296-го истребительного полка смело вступила в бой с 25 фашистскими самолетами. Лейтенанты Александр Мартынов, Михаил Седов, Алексей Соломатин и старший сержант Дмитрий Король сбили по одному, а лейтенант Василий Скотный — два гитлеровских бомбардировщика. Двадцать третий самолет противника записал на свой личный счет сам Еремин, который летал на истребителе, построенном на средства своего земляка — председателя одного из колхозов Саратовщины Ф. П. Головатого. Сбив семь вражеских самолетов, наша эскадрилья вынудила остальные бомбардировщики повернуть назад и сбросить свой смертоносный груз на территорию, занятую немецкими войсками. Советские истребители потерь не имели{117}.

Героически сражались и летчики 282-го истребительного авиаполка майора А. В. Минаева. 15 марта при отражении контрудара противника лейтенанты П. Е. Бетевой, А. И. Кулаков, М. В. Рыков, С. А. Степин и А. Н. Толстов во главе с майором А. И. Буколовым атаковали большую группу фашистских бомбардировщиков. Они сбили два самолета и повредили один. В тот день наши летчики обратили вспять еще две эскадрильи "юнкерсов", причем звено лейтенанта В. А. Новикова сбило один бомбардировщик, а остальных заставило отбомбиться по своим войскам. Был уничтожен также один из истребителей, прикрывавших "юнкерсов".

Однако, несмотря на отвагу наших воинов всех родов войск, инициатива стала постепенно переходить к врагу. Причина состояла в том, что немецко-фашистское командование имело большую свободу маневра — ведь наступление велось лишь нами и 6-й армией. Паулюс же, поставив своей целью во что бы то ни стало ликвидировать наш старосалтовский плацдарм, который реально угрожал харьковской группировке гитлеровцев, методически накапливал для этого силы. Сначала он перебросил из-под Белгорода два полнокровных пехотных батальона 79-й пехотной дивизии, затем 429-й пехотный полк 168-й пехотной дивизии из Обояни, после [214] чего прибыли части 299-й и 62-й пехотных дивизий и, наконец, 3-я танковая дивизия.

Нельзя сказать, что не подкреплялась и наша армия, но это делалось всякий раз в последний момент, когда положение становилось критическим. Мы заранее не знали, что именно нам дадут и как скоро подкрепления прибудут. К. С. Москаленко справедливо писал после войны: "... острота обстановки сказалась во время нашего наступления и в том, что подходившие резервы не сосредоточивались для создания мощного ударного кулака, а немедленно бросались в бой на различные участки фронта. Конечно, этого можно было избежать, если бы резервы прибывали быстро. Но, к сожалению, получилось иначе. В результате на участке 38-й армии 34-я мотострелковая бригада была введена в бой 14 марта, 169-я стрелковая дивизия— 16 марта, 6-я гвардейская танковая бригада — 17 марта, 3-й гвардейский кавалерийский корпус — 25 марта.

Главная же беда 38-й армии заключалась в отсутствии танков и недостаточном артиллерийском обеспечении наступающих войск"{118}.

В результате 38-й армии пришлось оставить многие взятые опорные пункты противника. Положение несколько облегчилось, когда юго-восточнее Волчанска был сосредоточен 3-й гвардейский. кавалерийский корпус генерала В. Д. Крюченкина. Он, правда, был в большом некомплекте. Мы усилили его переданной нам ранее 6-й гвардейской танковой бригадой полковника А. М. Хасина, которая с ходу ринулась в бой. Среди отличившихся здесь был танковый взвод гвардии младшего лейтенанта Н. Р. Андреева, позднее ставшего Героем Советского Союза. 24 и 25 марта он подбил пять вражеских боевых машин. Гитлеровцы вынуждены были отойти, бросив два исправных танка.

25 марта кавалерийский корпус, используя лесистую местность и овраги, вышел к Северскому Донцу, переправился через него и нанес удар на запад, в направлении Байрака. Развивая успех танкистов, он сначала атаковал противника в конном строю. Но вскоре кавалеристы достигли открытой местности, и активность немецкой авиации заставила их действовать только в спешенных боевых порядках. Наступление замедлилось также вследствие непрерывно возраставшего сопротивления гитлеровцев.

Конники Крюченкина сражались героически. Приезжавший к нам в Петропавловку на армейский ВПУ военком кавкорпуса бригадный комиссар Ф. П. Лучко рассказал следующий эпизод о ночной атаке 26 марта западнее Байрака. Наступавший тут 18-й гвардейский кавалерийский полк, раненого командира которого замещал полковой комиссар П. С. Ильин, в бою за опорный пункт в деревне Викнино натолкнулся на губительный огонь врага. Атака [215] застопорилась. Тогда раздался звонкий голос 18-летней Дуси Сытник:

— Вперед, за Родину!

Дуся добровольно ушла на фронт в сентябре 1941 года. Вначале была санитаркой. В бою приняла командование сабельным взводом. Вскоре вступила.в партию. Участвовала в боях под Харьковом, Ельцом и Белгородом. Ее самоотверженность и доблесть всегда вдохновляли воинов. Вот и теперь она первой ринулась в атаку. Увлеченные ее примером, обрушились на врага и ее однополчане.

Приближалась околица деревни, крепчал огонь противника. Но наша артиллерия и минометы хорошо поддерживали дружную атаку спешившихся конников. По-прежнему впереди была Дуся Сытник со своим взводом. Однако этот бой оказался для нее последним, ее сразил осколок мины. Е. Ф. Сытник удостоилась ордена Красного Знамени (посмертно).

Действия кавалеристов Крюченкина несколько разрядили обстановку, укрепив правый фланг плацдарма. Но в центре, где бились воины 226-й дивизии, положение было тяжелым. Из сводок, поступивших из ее штаба, я знал, что она ослаблена до предела, и просто поражался тому, что генерал Горбатов не просит помощи. Однажды я напрямик спросил у него об этом. Он ответил так:

— Думаю, что и в армии с резервами негусто. Надеюсь, что, если будет возможность, сами поможете.

Я доложил об этом Кириллу Семеновичу. Ему ответ комдива не понравился.

— Вот дипломат,— сказал Москаленко,— поезжай-ка, Семен Павлович, к нему и выясни, сколько он продержится.

Александр Васильевич и на этот раз произвел на меня самое благоприятное впечатление. Это был человек во всех отношениях самобытный, но отнюдь не "дипломат",— если надо, он умел говорить самую горькую правду. Я побывал на позициях дивизии. Поражала продуманность всей системы обороны. Здесь каждый боец действовал как бы за троих, ибо он мог вести огонь попеременно с нескольких точек, создавая у врага впечатление многочисленности защитников Старого Салтова. Остроумно использовались и укрепления, оставшиеся от немецкого гарнизона. Но положение все же было тяжелым, воины действовали на пределе человеческих возможностей. Некомплект по рядовому составу перевалил за 60 процентов, а по младшим командирам — за 70. Этим людям просто требовалась передышка. Они были основной силой при овладении плацдармом, они же сыграли главную роль и в его удержании. Я обещал Александру Васильевичу, что буду добиваться переброски на плацдарм свежих войск. Он ничего не ответил, лишь благодарно пожал мне руку.

Возвратившись в Петропавловку, я сказал Кириллу Семеновичу напрямик о своих впечатлениях. Он согласился с моим предложением и тут же позвонил И. X. Баграмяну. Иван Христофорович попросил подождать у телефона — видно, хотел сразу доложить Тимошенко. Через несколько минут он вернулся и сказал, что для [216] обороны и расширения плацдарма нам выделяется достойное подкрепление.

— Посылайте своих представителей на станцию Большой Бурлук и встречайте там эшелоны 13-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Родимцева.

Тогда же Военный совет армии по моему докладу решил на некоторое время вывести 226-ю дивизию с плацдарма, дать людям отдых, пополнить ее, а затем вернуть на боевые позиции. Мне было поручено и встретить соединение Родимцева.

Не успел я собраться в путь, как раздался звонок от С. К. Тимошенко. Главком требовал, чтобы 13-я гвардейская с ходу нанесла удар по врагу с целью расширения плацдарма в западном направлении навстречу кавалеристам генерала В. Д. Крюченкина. Командарм принял приказ, не высказав никаких собственных соображений, хотя сказать было что. Когда разговор окончился, я напомнил Кириллу Семеновичу, что без отдыха личного состава и предварительной подготовки удар будет стоить больших жертв. На это Москаленко бросил раздраженно:

— Звони сам Баграмяну, может быть, он переубедит главкома.

Его приказ был слишком категоричен, чтобы я осмелился возразить.

Иван Христофорович ответил мне, что главком согласился выделить дивизию Родимцева лишь при условии ее немедленных активных действий. Как выяснилось потом, незадолго до этого, эпизода Тимошенко и Хрущев получили большой нагоняй от Верховного за то, что они якобы сидят сложа руки.

Взяв с собой нескольких операторов, чтобы попытаться на ходу помочь штабу 13-й гвардейской спланировать удар, я выехал к Родимцеву. Александр Ильич, герой боев в Испании, произвел на меня самое благоприятное впечатление. Небольшого роста, крепкий, белокурый, он отличался необычайной подвижностью. Впоследствии оказалось, что Родимцев, как и Горбатов, был прекрасным тактиком, в совершенстве владел всеми видами стрелкового оружия.

Выводили дивизию на боевые позиции в условиях тяжелейшей распутицы. Людям то и дело приходилось чуть ли не на руках выносить из засасывающей грязи полевых дорог автомашины и конные упряжки. Дивизионные артиллерия и тылы безнадежно отстали. Все же в ночь на 22 марта два полка переправились через реку и сменили 226-ю дивизию. На марше политработники оповестили воинов о награждении дивизии орденом Ленина. Это ободрило всех.

...Выполняя приказ главкома, 34-й и 39-й гвардейские стрелковые полки атаковали противника, устремившись к деревне Кут и вдоль дороги Старый Салтов — Байрак в направлении Купьевахи и далее навстречу кавалеристам Крюченкина. Враг небольшими подразделениями (взвод — рота) с тремя — пятью танками, используя пересеченную местность, цеплялся за каждый естественный рубеж.

34-й полк завязал бой за деревню Кут. Умело приспособленная противником к обороне, она преграждала пути к выгодным высотам. [217] Передовым двигался 2-й батальон гвардии старшего лейтенанта П. Д. Мудряка. Он сам повел свои стрелковые роты в атаку. Гитлеровцы отвечали яростным огнем и контратаками. Деревня дважды переходила из рук в руки. Гвардейцы уничтожили четыре немецких танка и несколько десятков солдат и офицеров, но закрепиться в деревне так и не смогли.

Тем временем 39-й гвардейский стрелковый полк наступал на Купьеваху. Тут местность была не лучше: густые рощи и глубокие овраги затрудняли взаимодействие подразделений.

Здесь, как и под Кутом, стремясь не допустить расширения плацдарма, противник танками и пехотой контратаковал наши боевые порядки, но расстроить их не смог. Удар врага приняла на себя 6-я стрелковая рота гвардии лейтенанта Петра Мощенко, ее поддерживал взвод противотанковых ружей гвардии лейтенанта Николая Машкова. Вот на опушке дубовой рощи появились два фашистских танка, за ними двигались автоматчики. Они шли прямо на позиции взвода ПТР. Воины приготовились к бою, но танки остановились в полукилометре и открыли огонь. Это был не новый прием — выдвинуть танки из-за гребня высоты, подавить огнем противотанковые средства и пулеметы, а затем совместно с пехотой захватить новый рубеж. Наша артиллерия отстала. Уничтожить боевые машины на таком расстоянии из противотанковых ружей нечего было и думать, а подойти к ним ближе мешали автоматчики. Тогда на помощь бронебойщикам пришли пулеметчики. Плотным огнем они заставили фашистских автоматчиков отойти за гребень высоты. Гвардеец Рыбкин с противотанковым ружьем пополз к танкам, продолжавшим обстреливать наши боевые порядки с места. Приблизившись, Рыбкин выстрелил по головной машине, и она загорелась. Второй танк повернул назад и скрылся в роще.

В это время с фланга вдоль лощины на взвод двигались пять вражеских танков. Гвардии лейтенант Машков не растерялся. Он взял противотанковое ружье и вместе с комсомольцем Вилковым, действовавшим вторым номером, занял позицию в воронке от снаряда. Бронебойщики подпустили танки на 200 метров и открыли огонь. Три машины были подбиты, а остальные поспешили ретироваться.

За проявленные мужество и отвагу многие воины взвода противотанковых ружей во главе с гвардии лейтенантом Машковым были удостоены государственных наград.

Ночью личному составу дали короткий отдых, кухни подвезли горячую пищу, а с рассветом 1-й батальон 39-го гвардейского стрелкового полка начал штурм кургана с отметкой 2,6. Когда пехотинцы поднялись в атаку, слева, с опушки леса, заработали немецкие пулеметы, и наступающие залегли. Опасаясь, что атака захлебнется, командир полка, находившийся на КП 1-го батальона, приказал взводу полковых разведчиков гвардии младшего лейтенанта И. Подкопая внезапным ударом с фланга уничтожить огневые точки вpaгa. И вот пять разведчиков, маскируясь, поползли к опушке леса, где из укрытия безостановочно строчили два станковых [218] пулемета и один ручной. Пять гранат, брошенных гвардейцами, точно накрыли цели. Наши пехотинцы снова поднялись в атаку.

1 апреля в бой был введен второй эшелон дивизии — 42-й гвардейский стрелковый полк. В 8 часов утра соединение продолжило наступление. Гитлеровцы, укрепившись на высотах, упорно оборонялись, огнем преграждая путь наступающим. Батальон гвардии майора К. А. Завалина из 42-го полка атаковал высоту 183,3. Воины ринулись вперед за своим командиром и на плечах отходящего врага ворвались на высоту, уничтожив до 200 фашистов.

В этом бою гвардии майор К. А. Завалин погиб, но тяжелая потеря оказалась ненапрасной: гвардейский стрелковый полк штурмом овладел деревней Кут.

К сожалению, полностью выполнить задачу по соединению с конниками генерала Крюченкина не удалось — сказалась поспешность при организации нашего наступления.

...Восемнадцать дней части 13-й гвардейской стрелковой дивизии во взаимодействии с соединением А. В. Горбатова, вскоре вернувшегося сюда, вели ожесточенные бои не только за удержание, но и за расширение плацдарма на правом берегу Северского Донца. Важным результатом было то, что армия расширила и прочно укрепила плацдарм перед вскрытием льда на реке. Это позволило навести переправы в сравнительно благоприятных условиях. Вскоре, невзирая на половодье, начали регулярно действовать паромы. Сноровисто и самоотверженно потрудились 19-й понтонно-мостовой, 516-й и 8-й гвардейский саперные батальоны под командованием майоров И. П. Соболева, Н. Д. Пелевина, капитана В. П. Горлова, а также другие инженерные подразделения и части. Плацдарм жил, и войска, завоевавшие его, готовились к новым боям.

Я нередко бывал на плацдарме в те дни и наблюдал, как дружно вели боевую работу А. В. Горбатов и А. И. Родимцев. Они часто посещали друг друга на командных пунктах, обменивались опытом, совместно решали нелегкие задачи упрочения обороны, а случалось, выкраивали и время сыграть в шахматы.

Старосалтовский плацдарм, создание которого в тех условиях было явлением незаурядным, использовать для серьезных оперативных целей нам не удалось, но какой бесценный опыт приобрели командиры, штабы, все воины! Этот опыт, который дался нам с таким трудом, сторицей окупился в дальнейшем при захвате и удержании плацдармов на Днепре и Буге, Немане и Западной Двине, Нареве и Висле.

Каковы же были итоги наших действий ранней весной 1942 года? К. С. Москаленко по этому поводу писал: "Потери врага в полосе наступления 38-й армии составляли 7735 убитых солдат и офицеров, 456 пленных. Были уничтожены 61 фашистский танк, 52 орудия разных калибров, 38 минометов, 82 пулемета, сбито 23 самолета. Кроме того, мы взяли трофеи: 58 орудий, 51 миномет, 134 пулемета, 737 винтовок. Число раненых, контуженых и обмороженных солдат и офицеров противника мы, конечно, не могли определить, но, [219] по-видимому, оно не менее чем в три раза превышало число убитых"{119}.

Существенным результатом операции 38-й и 6-й армий явилось нарушение оперативной устойчивости войск вермахта в широкой полосе от Орла до Харькова. Враг вынужден был не только задействовать свои соединения первой линии обороны для локализации наших ударов, но и преждевременно использовать оперативные резервы, в том числе и 16 дивизий, выделенных Гитлером для усиления группы армий "Юг". Это задержало ее подготовку к летней кампании 1942 года, ибо лишь в середине мая 6-я армия Паулюса смогла предпринять активные действия с решительными целями, да и то благодаря дополнительно полученным резервам. [220]